Под лазурным небом - Страница 26

Джейн откровенно удивилась. Где-то в ее головке жило убеждение, что она уже старая. Где-то в другом месте ее головки жило другое убеждение: что она останется молодой навсегда и никогда не умрет.

Так же удивила ее еще одна престранная пара решений: когда-то она смирилась с тем, что все вот это можно и нужно похоронить во имя высших ценностей (любви к сестре и ее детям). А совсем недавно «поняла», что надо любой ценой найти хоть какого-нибудь мужчину и отдать ему самое себя.

Истина, как водится, лежала не с краешку, а посерединке.

Во-первых, она никакая не старая, а очень даже молодая, а выглядит еще моложе. Однако это явление — увы! — временное. Настанет день, когда она увянет. Ну или не день, а год или пяток лет… Не важно. Важно, что ее красота и прелесть, как и все живое, не вечно, и незачем раньше времени наряжаться в саван и залезать в гроб.

Во-вторых, отдавать себя кому бы то ни было во что бы то ни стало — неумно, но и зарекаться умереть девственницей — тоже большая глупость. Господь создал ее для продолжения жизни — ну в первом приближении, если не вникать во всякие духовные тонкости. То есть хорошо бы иметь совесть и родить ребенка. От любимого, конечно, человека, а не от кого попало. Нет, если уж совсем не судьба — то она позаботится о детях Британи, но все-таки… Стоит попробовать. По возможности. Так, а когда наступит эта самая возможность? Когда она влюбится. Всерьез и надолго. Точка. Со всеми остальными — материальными то бишь — проблемками она уж как-нибудь разберется.

Мелькнула мысль о Нике — робкая, светлая, как первый лучик солнца, встающего из-за гор. Джейн решительным жестом взмахнула рукой, чтобы ее отогнать. Не о Нике речь сейчас — о ней! Не будет ни Ника, ни кого-то другого, если она сейчас не расставит все точки над «i».

Впрочем, она, кажется, это уже сделала. Джейн прислушалась к себе и ощутила удовлетворение. Хорошо, чертовски хорошо и приятно, когда крыша, которую снесло случайным ветром, вдруг становится на место!

Джейн гордо прошествовала в душ и там долго и с наслаждением мылась (на радостях умастила себя аж четырьмя гелями для душа, из которых два, подаренных Британи, до сих пор не решалась открыть), потом, корча рожи и пританцовывая на одном месте, облилась ледяной водой, растерлась жестким полотенцем — и была готова и к труду, и к обороне, и ко всякого рода жизненным переменам.

О, как же это было весело! Как же это было сладко… В общем, почти так же классно, как готовить рождественский ужин. За тем исключением, что после готовки чувствуешь, как тебя придавливает какая-то тяжесть, а вот после уборки — не генеральной даже, а глобальной, когда выгребаешь из шкафов ненужный хлам — о, вот тогда-то ты чувствуешь истинную легкость. Если у тебя и нет еще крыльев за спиной, то, во всяком случае, им уже ничто не мешает расти и расправляться.

Кукол мы подарим Тессе. Занавески в цветочек — к черту. Поживет она и с открытыми окнами, заодно и света больше будет. А потом можно подобрать себе что-нибудь приличное. Пододеяльник со слониками — это неприлично. К черту! И наволочки из комплекта, и простыня… и ажурные салфеточки! И платье с круглым воротничком! И блузки, которые в юности носила Британи! И все колготки со стрелками, пусть даже в самых незаметных местах! О-о-о… и белые носочки, и носки с кружевами, и инфантильные трусики с клубничкой, котятами и прочей живностью и съедобностью! И проч. и проч., как говорится.

Около полуночи Джейн вспомнила, что так и не пожелала спокойной ночи Британи и малышам, и ее кольнула совесть. Ладно, сказала она себе, дети уже наверняка спят, а Британи…

Британи, словно услышав ее мысли, в этот момент постучала в дверь.

— Ты там спишь или не спишь? — спросила она и зевнула.

— Не сплю, — отозвалась Джейн и поплотнее утрамбовала в мусорный мешок подушку-сердечко с кружевной оторочкой.

Британи вошла. Джейн испытала вспышку внезапного раздражения: она ведь не говорила, что можно войти!

— Ого! Что это у тебя тут?

— Уборка хлама.

— Хорошее дело. А где занавески?

— Нету. Кончились.

— Ты что, выпила?

— Ха-ха.

— Да или нет?

— Мне двадцать один знаешь когда было?

— Очередной виток подросткового кризиса?

— Очень смешно.

— Нет, на самом деле не очень.

— Брит, я не хочу с тобой препираться — хочу только закончить начатое.

— Ты решила разорить дом?

— Я решила избавиться от ненужных вещей. В твоих терминах — разорить. Свою комнату, свой гардероб, свои безделушки.

— Ты сегодня невыносима, — вынесла вердикт Британи.

— Слушай… А вдруг я и завтра буду такой?

— Я не переживу.

— О ужас! Мне посыпать голову пеплом?

— Нет, ты не выпила, — задумчиво протянула Британи. — Ты обкурилась травой.

— Брит, не выдумывай. Неужели у тебя нет желания сбросить груз ненужных вещей? Может, опостылевший образ?

— Знаешь, пожалуй, иногда мне тяжело быть тебе старшей сестрой. Воспитывать тебя, следить, чтобы все у тебя было… прилично.

— Ну так, может, хватит? У тебя есть еще два человечка, которым это пока по возрасту положено…

Джейн никак не ожидала того, что случилось, а случилось то, что в глазах у Британи вскипели слезы, и она поспешно вышла из комнаты, бросив через плечо: «До завтра!»

У Джейн защемило сердце. Ну почему всегда так? Вечно одна и та же история, только у кого-то — с родителями и лет в шестнадцать, а у кого-то — со старшей сестрой и в двадцать шесть. Британи не хочет, чтобы она менялась. Британи не хочет, чтобы она взрослела. Британи хочет оставить себе живую куколку по имени Джейн. Интересно, а почему родители выбрали Британи такое редкое и необычное имя — Британниа — а ей досталось самое среднестатистическое из всех американских имен?