Под лазурным небом - Страница 5

В жизни Джейн все оставалось на своих местах.

Британи окончила колледж. Мало-помалу из ее кавалеров выделился один, Брендон Роузхип. Он был на десять лет старше Британи, работал юристом в крупной адвокатской конторе в Нью-Йорке, и вообще-то под его руководством Британи проходила стажировку на четвертом голу обучения. Рассказывая сестре о первом свидании, Британи выдала такую оценку ему: «мой шанс в жизни». Серьезный, умный, пробивной мужчина со связями из состоятельной семьи высокопоставленных чиновников. К тому же — по-голливудски хорош собой. Британи решила. Британи сделала. У Брендона просто не было шансов. Брит довольно быстро сумела убедить его в том, что она лучшая из женщин на планете. В день защиты магистерской диссертации она объявила Брендону о своей беременности. Он был на седьмом небе от счастья и тут же сделал ей предложение, от которого она не смогла отказаться.

Так всего в двадцать четыре года Британи стала миссис Брендон Роузхип — и матерью Терезы Жаклин Роузхип.

В семье мужа ее встретили прохладно: родители Брендона считали, что сын мог бы найти себе партию и получше пробивной девчонки из провинции. К тому же они хотели внука и наследника…

В двадцать девять Британи честно родила им «внука и наследника» Эрни. Но и это не помогло. Она часто жаловалась Джейн, что новая семья относится к ней как к человеку второго сорта, и только горячая привязанность Брендона немного это искупает. Надо отдать ей должное, в мужа она тоже влюбилась, правда, не сразу, а почему-то только перед рождением сына.

И в этом — ужасная, горькая ирония жизни. Судьба здорово посмеялась над сильной, блистательной, удачливой Британи, потому что ее сильный, богатый и умный муж накануне сорокалетия гнал машину к их загородному дому, желая поскорее увидеться с любимой женой и обожаемыми детьми, не справился с управлением и разбился. Насмерть.

Джейн, приехавшая на похороны вместе с родителями, не на шутку испугалась, что Британи умрет с горя. В буквальном смысле. Едва она сумела осознать, что за человек ее муж и как он ей на самом деле дорог, как судьба отняла его. Британи все-таки решила жить, Джейн подозревала, что по большей части из-за детей.

Однако удача как будто отвернулась от нее. Когда Британи выписалась из больницы, где проходила курс реабилитации, и попыталась вернуться к работе, стало ясно, что миссис Роузхип без самого мистера Роузхип в большом акульем бизнесе делать нечего. Ее совсем невежливо понизили в должности и дали понять, что, если что-то не устраивает, она может быть свободна. Свекор со свекровью, к которым Британи обратилась за помощью, ничем ей помочь не смогли, то есть не захотели. Прохлада, царившая в их отношениях при жизни Брендона, после его смерти превратилась в вековой лед. Британи объяснили, что они — убитая горем семья, и ей незачем травить их свежую рану. «Как будто я — не семья и не убитая горем», — рыдала она потом в трубку, разговаривая с Джейн. Впрочем, свекровь намекнула, что, если ей тяжело с детьми, Британи может оставить малышей им и катиться на все четыре стороны. Про четыре стороны вслух, конечно, сказано не было, слишком высок уровень культуры в семействе Роузхип, но есть вещи, которые и так можно запросто понять.

У Британи не было сил, чтобы доказывать Большому яблоку и семейству покойного мужа, что она чего-то стоит. Но и детей, самое дорогое, что осталось ей от мужа, отдавать кому-то на воспитание она вовсе не хотела. А потому она собрала вещи, продала загородный дом со всем содержимым, усадила детей в машину и уехала, что называется, на закат. Ну во всяком случае, на юг. Как родители ни уговаривали ее вернуться в отчий дом и найти там приют и утешение, она не соглашалась. Британи с детьми благополучно добралась до Северной Каролины, края своей мечты, и осела там. Британи купила себе на окраине Роли трехэтажный викторианский особнячок с небольшим парком и устроилась на работу в местную коллегию адвокатов. Все. Можно было бы жить счастливо, если бы не… Сами понимаете. Оставалось — просто жить. Как-нибудь. И все.

Джейн в этот момент окончила, точнее не окончила третий курс в университете. До бакалавра ей оставался год, но это уже совсем другая история, к жизни Джейн не имевшая никакого отношения, как она сама полагала.

Смерть Брендона ударила и по ней, причем ударила со страшной силой. Но дело вовсе не в том, что он для нее много значил. Они и виделись-то нечасто — встречи по пальцам пересчитать можно. Но он — любимый муж любимой сестры, вместе с которым Британи потеряла половину сердца, а с половинкой ее сердца Джейн потеряла четвертинку своего… Оказалось, что это была та самая частичка сердца, которая позволяла ей рисовать.

Вернувшись с похорон, Джейн с ужасом поняла, что экзамены по теоретическим предметам она сдать сможет, а по художественным дисциплинам — нет. Ни живопись, ни графику, ни скульптуру. Как будто из рук ушла сила, и они не в состоянии удержать ни глину, ни кисть, ни карандаш. Жуткое ощущение… Все, что ей хотелось, отчаянно хотелось — быть с сестрой, держать ее за руку, выслушивать, говорить ласковые слова. Но сестра лежала в клинике, ей нельзя было даже позвонить, и Джейн звонила племянникам, за которыми покамест присматривала гувернантка. Она подолгу разговаривала с шестилетней Тессой и слушала невнятный лепет малыша Эрни, который не понимал, что произошло, но все чувствовал.

День сдачи итоговой работы по живописи близился, а Джейн даже отдаленно не представляла, что нарисует. Точнее — что могла бы нарисовать. Физически могла бы. Она много раз читала и слышала про то, что талантливые люди в минуты горя и бедствий только еще ярче раскрывают свой талант, потому что выплескивают в искусство все самые острые и самые сильные переживания. И она разуверилась в своем таланте, в который и так-то верила неуверенно, хрупко. Она чувствовала себя закупоренным сосудом. Пустым закупоренным сосудом. Обидно и нелепо, хоть смейся, хоть плачь.